Высокий майдан

kodor 15 марта 2023

Вместо запланированного обзора лемовской Маски, я решил посмотреть на биографию Лема с довольно необычного ракурса: известно, что великий фантаст родился во Львове, что уже кажется фантастикой, в далеком 1921 году; несомненно он должен был оставить какие-то воспоминания о молодом украинском народе, который тогда находился в еще зачаточном состоянии.

Период межвоенья 1919-1939 сам по себе крайне странный, если не сказать сумасшедший: "ревущие двадцатые", а вот кто кого дерет никто до сих пор не разберет. Почему например Гитлер пришел к власти? А он пообещал немцам фонтаны лимонада, а народ по наивности поверил. Или почему в 1937 году царский генерал Сталин расстрелял всех коммунистов? Очевидно, антисеметизм.

Насколько причудливым было тогда Польское государство можно судить по одному эпизоду революции 1905-1908 года. 26 сентября 1908 года недалеко от Вильно боевая группа, состоявшая из Юзефа Пилсудского (главарь), Томаша Арцишевского, Александра Пристора, Валерия Славека, ограбила царскую Шайтан-арбу. Этот подвиг в дальнейшем назовут ограблением трех министров. Через 10 лет Пилсудский станет Фюрером Польши, а остальные будут занимать видные должности Второй Речи Посполитой.

Пишет Лем о молодом народе довольно мало и в общем нейтрально, но все написанное в силу писательского таланта для читателя является подарком. Тем более Лем в контексте польской культуры является гением, и дело тут вовсе не в происхождении, а скорее в писательском амплуа Лема. Дело в том, что научных фантастов хотя бы сопоставимого уровня там нет. Есть фентези на всевозможные темы, начиная с Нерона, и заканчивая Мазепой, но мир глазами Сенкевича в случае НФ только мешает, если не портит совершенно.

Польская научная фантастика родилась под пером полузабытого Ежи Жулавского под названием "Лунная трилогия". Это скучнейшие книги, написанные под сильным влиянием сверхпопулярного тогда Уэллса и уже легендарного Верна. Там есть некоторые вкрапления товянизма, делающие эпопею все-таки польской: во втором томе на Луну, уже покоренную колонистами, должен прилететь с Земли Мессия, но не оправдав их надежд, съедают на майдане убивают по аллегории с убийством Христа. У них так принято.

Но все-таки Лем писатель польский и это просто поляк, и это видно по его публицистическим произведениям, довольно слабо связанных с линией основного творчества, где ему присуща польская местечковость и подсознательная русофобия. Такая у человека прошивка в голове, и ничего с этом не поделаешь.

Не так давно открытый русским читателем отрывок из письма Лема о русских оккупантах является не столько природной ненавистью (давить их колорадов) как это было у Феликса Эдмундовича, а сумма государственной пропаганды нескольких держав, впитанное еще дитятем, в купе с личной трагедией. И не забывайте, что один год Лем успел пожить в сталинском СССР с шестидневкой.

Вероятная причина успеха Лема заключается в том, что вместе с польской культурой он сумел впитать культуру умершей Австрийской Империи, — или Первого рейха, как вам будет угодно, — , под свой закат, успевшая дать свету Фрейда. Главное герой лемовского Соляриса — это безликая планета-фрейдист, взаимодействующая с другой цивилизацией при помощи их же сновидений и фантазий (сексуальных).

Сама идея, если подумать, стара как мир, и в политике это ни что иное как манипулирование интересами другого народа или правящего класса: в Индию местному радже бриллианты; из Индии маленьких мальчиков в Афганистан; из Афганистана рабов — для маори (пуркуа па). И живут люди в английском Солярисе лет 200-300.

Да и Австро-Венгрия более всех была похожа на ЕС — совершенно безликое надгосударственное образование, где во главе каждого из государств стоят пожилые и безликие чиновники, а его политические действия всегда почти анонимны. Поэтому какой-нибудь Протосеня из 2022 года — это Гибарян из первой главы.

Так что же такого написал Лем об украинцах? Стоит начать с автобиографического "Высокого замка", единственного произведения, выпущенного в ПНР, и посвященного недавней польской истории Львова. Кстати, "Высоком замке" в 2014 поведал и Ярмольник на греко-католической агапе телеканала Дождя.

Математике учил профессор. Зарицкий, одна из наиболее одиозных фигур педагогического коллектива, украинец, дочка которого была замешана в деле покушения на министра Перацкого. Это был представительный мужчина лет пятидесяти со смуглой, даже темной, морщинистой кожей, еще более темными веками, острым неправильным носом, глубоко сидящими глазами, лысый, как колено, -- он старательно брил весь череп. Мы панически боялись его, и я тоже, потому что математика всегда была моей ахиллесовой пятой. Наш математик -- большой оригинал -- обращался с нами довольно необычно. Иногда он награждал за хороший ответ тем, что отличившемуся приказывал покинуть класс и прогуляться по городу; или же начинал урок с того, что рассылал учеников по разным адресам, чтобы те сделали для него то или другое. Это было для нас плюсом, потому что абсолютно ненаказуемо исключало из круга опасностей, поджидающих нас около испачканной мелом доски. Будучи в хорошем настроении, Зарицкий, немного напоминавший популярного киноактера Бориса Карлоффа тем, что никогда не улыбался и никакие эмоции не оживляли его маскоподобного лица, задавал какие-либо особо трудные вопросы всему классу, одаряя того, кто ответит правильно, сигаретой. Однажды благодаря неожиданно снизошедшему на меня озарению я и сам получил такую награду награду и торжественно отнес ее домой. Сигарету я, разумеется, не выкурил, а бережно хранил до тех пор, пока табак не выкрошился из гильзы. Зарицкий был опасен своей загадочностью; мы никогда не могли понять, шутит он или требует чего-то всерьез; когда один из новичков, услышав, что за хороший ответ должен пойти в город, не послушался и вернулся на место, Зарицкий рявкнул на парня так грозно, что того моментально вынесло из класса. Каким этот человек был в действительности, я не имею ни малейшего понятия.

Уже после получения независимости в 2000 году выходит интервью Томаша Фиалковски с Лемом под названием "Мир на грани", где Лем говорит об польско-украиских взаимоотношениях более открыто.

Да, со времен польско-украинской войны, когда украинцы хотели присвоить себе Львов. Я узнал об этом, конечно, гораздо позже - для меня это было чем-то вроде исторической легенды. Недавно Владек Бартошевский прислал мне довольно трогательный немецкий отчет из Львова и восточной Галиции. Сегодня Львов довольно обветшал - я видел на фотографии, что все улицы в центре города вымощены булыжником, как и до войны. Асфальт положили только на Мариацкой площади, которая сейчас называется по-другому - не знаю и знать не хочу, как.

• Вы упомянули об изучении энциклопедии Брокгауза и немецкой книги по электротехнике; Были ли уроки немецкого языка в средней школе?
• Были. Сначала у нас был профессор Роллауэр — после прихода немцев он стал рейхсдойчем — затем украинец, профессор Турчин; у него был немного грубый акцент, но он был хорошим германистом. Роллауэр научил наш класс еврейскому стишку, который я помню до сих пор: Awrum Itzik, giter tencer, hat er sich gemacht a rojten szpencer. A rojten szpencer hat er sich gemacht, und hat getanct die ganze nacht. Он постукивал пальцем по кафедре, и мы читали.
• Зачем он научил тебя этому стихотворению?!
• Это было время весьма оригинальных профессоров; такие, о которых Зегадлович много писал в Зморах. Я не люблю этот роман, но в нем много верных наблюдений.
• Вас тоже учили украинскому языку?
• Да, Турчин и учил. Среди студентов ходили разные анекдоты, например: «Четыре периода украинской литературы — первый бул, але захынул, другого не було, третий Шевченко та Иван Франко, четвертый буде»

Несомненно, они затаили злобу на украинцев. Среди учеников были украинцы, ведь это была государственная гимназия. Мишку Волк сидел рядом со мной на скамейке. Однако мы всегда говорили по-польски. Ни один украинец не говорил по-украински в школе во внеучебное время. Мишку впервые обратился ко мне по-украински, когда я встретил его на улице после прихода советских войск. Меня это так поразило, что я спросил: - Ты, что, сдурел? В то время уже был в силе лозунг: Украинский мисто Львов был, е и буде рядянски. И когда украинцы, изучавшие медицину в советское время, говорили, что это советское, их поправляли: не советское, а радянске. Однако в младших классах средней школы эта разница была заметна только на уроках религии — тогда можно было увидеть, кто, будучи греко-католиком, покидал класс. Ежедневно на это не обращали внимания, все говорили по-польски. Я, конечно, знал, что мой профессор математики Зарицкий украинец, отец девочки, участвовавшей в убийстве министра Перацкого и получившей за это, наверное, семь лет, - но сенсации это не произвело. Немного как в анекдоте про двух дирижеров великих оркестров, советского и американского. Они встречаются, и советский дирижер говорит: - В моем оркестре столько евреев, а в вашем? - Американец ответил: - Понятия не имею, никогда не интересовался!

• Из тридцати мальчиков примерно четверть или пятая были евреи, две-три пятых поляки, остальные украинцы
• Вы в курсе, чем для украинцев является собор св. Юра, где сидел митрополит Шептицкий?
• Да, но я не навещал ее. Каждое воскресенье мы с отцом гуляли по проспекту Мицкевича от Браеровской до стен, окружающих Юру, но внутрь не заходили. Я знаю, что когда во время немецкой оккупации началась польско-украинская резня, когда польское подполье расстреляло моего профессора физики Ластовецкого, а украинцы в ответ убили профессора-гистолога Болеслава Яловы, тогда ведущий украинский политик Панчишин укрылся у Юры - и там он умер от сердечного приступа. Свидетельство о смерти подписали целых три украинских врача, чтобы эту смерть не считали продолжением польско-украинской мести.

Я много раз объяснял почему. Речь не идет о культивировании какой-то антиукраинской обиды. Когда ко мне обратилось украинское издательство "Камениар" - "Камениар", кажется из стихотворения Ивана Франко - за право издать одну из моих книг, но без гонорара, так как у них нет денег - я согласился. Как и редактор Гедройц, я считаю, что Украину нужно поддерживать, потому что ее независимость является одной из гарантий нашей независимости.

Украинцы из Галиции считали, что их преследует Польша. Недаром ведь там проводилось усмирение села. Тем не менее, развивалось мощное украинское националистическое движение, частично замаскированное, например, Маслосоюзом. И теперь во Львове говорят по-украински, а к востоку от реки Збруч, и особенно от Киева, где семьдесят лет была советская власть, произошла полная русификация.

Другие воспоминания Лема о жизни в военном Львове в этой книге не менее интересны. Приведу еще один отрывок:

А так как я всегда был жадным, то среди вещей, оставленных немцами, я нашел хорошие, круглые блины, приятно сладкие. Я думал, что это халва, но это был первитин, стимулятор, который летчикам давали, например. Я ел его, пока не начал трястись всем телом — как-то выжил.

Первитин давали не только летчикам, не только военным, и не только в Германии. В Советском союзе Первитин также был в армии, а по некоторым воспоминаниям шестидесятников первитин добавляли еще и в еду (при этом описывают они те же самые побочные действия этого наркотика).

Кто такие украинцы, Лем конечно же понимал, и всю их деятельность прекрасно видел десятилетия. Видел и убийства польских политиков, провокации Бандеры с убийствами поляков и евреев. Поэтому много и не сказал.